а вот этот пост Руднева о моем будущем. о моей работе и моей жизни.

и я не знаю, что мне делать. серьезно.
совсем депрессивные перспективы.
денег нет, нужности профессии нет, востребованности нет.
и смысла тоже нет.

а бросать учебу - нет, не хочется.
для меня эти 2 месяца как 2 года.

любовь с первого взгляда - это когда едешь в электричке, а напротив тебя сидит неудержимо притягивающий взгляд симпатичный мальчик. и вроде обычный, не неземной красоты, но есть какой-то блеск в его глазах, что хочется на него смотреть снова и снова.

проходит 40 минут, твоя станция, и ты выходишь из теплой, светлой, но неуютной электрички
на пугающе темную платформу.
а мальчик уезжает в направлении Солнечногорска.
и ты понимаешь, что больше его никогда не увидишь.

право, господа, это уже абсурд.
мой универ эвакуируют уже третью неделю подряд.
каждую неделю какой-то придурок сообщает о заложенной бомбе.

мы уже даже удивляться перестали.
в РГГУ все ржут понятное дело, потому что ситуация пародоксальна.
хоть и смешно, но поскорее бы этого идиота нашли.

М. Б.

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь -- человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

Бродский

октябрь ушёл захлопнув двери
оставив холод пустоту
земля от ливней как подушка
непозволительно мокра
via

Пишу я стихи
размером каким-нибудь допотопным.
Ну, скажем, александрийским или четырёхстопным.
И вдруг - не лезет в строку наречье.
Не лезет, как ни верчу,
а выбрасывать я его не хочу,
об этом не может быть и речи.
Но стих-то - с увечьем,
и уже не излечишь его междометьем,
и трепыхается он, как живой,
как птица в силке, или рыбина в сетях.
И надо ему помочь, и невмочь...
И чувствую я тогда, что наверное лучше
каменотесом быть например,
или птичкой певучей,
что поет себе так, без всяких размеров,
ну скажем воробушком серым.
Клевать себе зёрна, чинить себе гнёзда,
на воробьиху щериться грозно.
Ну кто приказал мне кидаться в омут
наречий, созвучий и двоеточий,
строить дворцы из словесного лома
и воевать с глаголами ночью,
когда интересней занятие есть, между прочим?
Ведь я же простецкий парень
в брюках и рыжей ковбойке!
Не хуже другого спляшу я в паре с девчонкой бойкой.
И кто приказал мне идти переулками фраз
под обстрелом мной же придуманных анютиных глазок,
прячась от несуществующих капель несуществующего дождя,
с известными рифмами раскланиваясь, проходя мимо,
как со знакомыми девушками, и как жених на углу поджидать её,
единственную, неповторимую, новую, злую, хорошую рифму мою?
А если она не придёт? А если запоздает?
Сколько я передумаю, перестрадаю...
Уж не случились ли с ней чего?
Уж не попала ли под трамвай она?
Нет.
Если нельзя воробьем, то, лучше каменотёсом быть,
или дрова рубить, или туристов возить на лодке
так, чтобы от вёсел гудели плечи.
Ну пусть не лучше, но легче!
Послушай, друг мой суровый,
Прошу я тебя, как брата,
давай поменяемся!
Я подарю тебе музыку слова,
а ты мне - кирку-лопату.
И в поте лица искуплю я грехи свои,
и забуду я рифмы, глаголы, кавычки,
но только немного, немного оставь мне от этой проклятой привычки -
писать стихи